Вы никогда не задавались вопросом, как сильно влияют на человека цвета? Почему мы так по-разному реагируем на черный, фиолетовый, зеленый, золотой… Почему отдыхать лучше среди зелени, думать о любви – среди розового и красного, размышлять и созидать – в светло-голубых стенах.
Позвольте, я расскажу вам о своем цвете.
Белый. Вы знаете, его сложно назвать цветом. Белый – это абсолют. Ничто. Нигде. Никак.
Моя одежда белого цвета с тех пор, как я осознал себя как личность. Нет, точнее будет выразиться так: когда я понял, что моя личность слишком сильно отличается от окружающих меня людей.
Я смотрю на самого себя, как на нечто странное и непонятное. Вы никогда не испытывали такого ощущения, что во всем своем теле, во всем своем сознании вы владеете лишь одной крохотной частицей, которая позволяет вам смотреть на мир?
Белый. Всю свою жизнь я искал эмоции в самом себе. Я всю жизнь смотрел на Мелло и втайне желал понять его. Он – то, что я не способен осознать. Он полон чувств и эмоций, он черный, золотой, красный, зеленый. Что значит выражение «им овладели эмоции»?
Я не нашел еще то, что подходило бы моему цвету. Я могу поблагодарить Джованни, но я испытываю лишь слабый отголосок настоящего чувства благодарности. Джованни описывал это так: «Когда ты по-настоящему благодарен, тебя словно распирает изнутри, по щекам катятся слезы, руки немного дрожат…».
Я должен, я обязан благодарить его за то, что он сделал для меня – он описывал каждое человеческое чувство, от самой страшной ненависти (которую не способен испытывать, но которую может себе представить) до самой горячей благодарности. Он отказался описывать любовь и нежность, но, если судить по другим людям, это глубоко индивидуально.
Что-то отделяет меня от того, чтобы что-то чувствовать. Возможно, это и хорошо, ведь иначе я бы не смог так мыслить, я был бы подобен Мелло. Я должен сказать вам, если уж про него зашел разговор, что Мелло я считаю гениальным. Это факт – Мелло уступает лишь Рюзаки. Я не был способен предсказать его действия, пока не рассчитал с помощью Джованни все его эмоции, под влиянием которых он решает, что совершит. Да и сейчас… Я не понимаю его. Что касается меня, то я, безусловно, талантлив. Но не более того. Мне многое дано, но в своих размышлениях я руководствуюсь логикой, дедукцией, множеством теорий, в какой-то степени – интуицией. У меня есть особая система, я не могу ее описать, но я всегда чувствую, если нахожусь на правильном пути. Я знаю, что примерно так же делал и Рюзаки. Но он, в отличие от меня, мог испытывать чувства, что и погубило его в конце концов. Он знал все, он решил задачу… но не хотел выносить приговор Лайту. Я уверен, что он мог бы прижать того к стенке. Но не стал. Я не знаю, как поступил бы я…
В любом случае, эта часть моего рассказа затянулась. Вам незачем знать, что я такое, - представьте себе белый паззл, сложите его – и вы получите меня.
1
Deep beneath the cover of another perfect wonder
Where it’s so white as snow © RHCP
В ту зиму снег шел особенно сильно, весь приют словно был покрыт белоснежным одеялом. Другие дети играли на улице, кидали друг в друга снежками, смеялись, закапывали друг друга в снег. Я же сидел на окне и смотрел за ними. Было очень интересно просчитывать вероятность их действий. Я не понимал того удовольствия, которое явно испытывали остальные. Получить по лицу холодным белым комком. Может, это покажется смешным, но до того дня я ни разу не дотрагивался до снега. Если бы не Мэтт, я бы так и не вышел на улицу.
Он зашел ко мне в комнату и сел в углу. На щеках были заметны следы слез, шея– мокрая от растаявшего снега, засунутого кем-то Метту за шиворот.
- Долбанный Мелло, - буркнул он, когда я посмотрел на него.
- Что-то случилось? – вежливо спросил я. Мэтт очень редко заходил ко мне. Я закрывал двери только ночью… но ко мне все равно почти никто не заглядывал.
- Ничего, - он отвернулся.
Я испытал что-то похожее на понимание и подошел к нему. Забавно – и в приюте, и позже, все считали, что я намного младше Мэтта и Мелло. Между нами два года разницы, но интересы у нас совершенно различаются. У меня нет возраста – и возрастных увлечений, соответственно. Разве что до восьми я разбирал роботов, а позже у меня появились другие игрушки. Поэтому неважно, сколько мне тогда было лет…
Мэтт – очень странный человек. Иногда мне кажется, что мы с ним чем-то похожи. Например, складом ума. Но тогда все это было еще не так важно, тогда имело значение лишь то, что мокрый замерзший Мэтт забился в угол моей белой комнаты и простужено шмыгал носом.
- Роджер положит тебя в лазарет.
- Без тебя знаю, комок ваты, - беззлобно фыркнул Мэтт и принялся вычищать остатки снега из-под желтоватых стекол своих компьютерных очков.
Я дотронулся до его руки – она была просто ледяная.
Надо сказать, что и я, и Мелло, и Мэтт имеем очень большое личное пространство. Прикосновение означает вторжение. Но мне показалось, что я все делаю верно.
Неожиданно Мэтт сморщился, закрыл лицо руками и уткнулся лбом мне в живот. Стало холодно. Я видел, как Рождер гладит Линду по голове, и та сидит со счастливым лицом, словно сытая кошка. Я подумал, что Мэтту сейчас все равно, он, наверное, плачет, потому что ему горько и обидно, поэтому я прикоснулся ладонью к его затылку, а потом сел рядом и обнял. Мне не очень хотелось смотреть на него и что-то говорить. Наверное, именно поэтому он и пришел ко мне.
Через некоторое время Мэтт вытер лицо рукавом и спросил, глядя в сторону:
- Можешь дать мне свитер? Я не хочу сейчас в комнату идти, в коридоре Роджер стоит.
Я кивнул и указал ему на шкаф.
- Все белое… Почему, Ниа?
- Мне так нравится.
- Ты не очень разговорчив, да? У тебя совсем никого нет…
- Мне неплохо и одному, - я пожал плечами и обернулся. У шкафа стоял полуголый Мэтт и натягивал на себя мой свитер. – Извини.
- Ничего. – Мэтта это нисколько не смущало.
Наверное, они с Мелло часто переодевались друг у друга на глазах, но мне было странно видеть другого человека, когда тот не полностью одет.
Он повесил на стул свой мокрый красно-черный свитер и присел рядом со мной (я к тому времени снова сел на окно).
- Тебе никогда не хотелось выйти к ним?
- Нет. – я увидел Мелло, подкрадывающегося к Арамису.
- Почему? – Мэтт смотрел туда же.
- Меня не очень интересует погода.
- То есть тебе вообще все равно, что творится на улице? – Мэтт внимательно посмотрел на меня.
- Можно и так сказать, - я поймал себя на то, что говорю непривычно долго.
- Неужели нет ничего такого, что привлекло бы тебя? Там столько всего… Летом – листья, трава, цветы, осенью все такое яркое, а зимой – снег…
- Но ты же играешь целыми днями, какая бы ни была погода, - возразил я.
Мэтт, казалось, пытается что-то мне объяснить, но не может.
- Ты не понял, - почти жестко сказал он. Я играю, но я все вижу. А ты собираешь паззлы и не видишь ничего вокруг. Пойдем на улицу.
- Я… - мне и в самом деле не хотелось идти. Солнце скрылось, небо затянуло светлыми облаками, снова пошел снег.
- Идем. Видишь, Мелло в дом пошел… Я хочу показать тебе снег.
И я спрыгнул с подоконника и пошел с Мэттом.
* * *
К тому времени, как я переоделся и вышел на улицу, все остальные оттуда уже ушли. Мэтт шел немного впереди, из-под куртки выглядывали длинные рукава моего свитера.
- Стоп, - скомандовал он.
Мы сели на заснеженную скамейку. Было не очень холодно, вокруг лежали сугробы, до которых еще не добрался Мелло с его страстью сыпать снег всем под одежду. Мэтт глубоко дышал, закрыв глаза. Я не понимал, что он делает, но тоже вдохнул глубоко-глубоко. Запах снега, запах зимы проник в меня. Я почувствовал себя неожиданно светло и радостно, несмотря на подкрадывающиеся сумерки.
- Мне вот сейчас очень хорошо, - произнес Мэтт каким-то необычным голосом.
- Мне тоже, - я сказал правду. – спасибо.
- Ты еще ничего не видел. Надо закрыть глаза.
- Что?
- Ну что ты такой правильный, - рассердился Мэтт, - просто закрой глаза и расслабься.
Я подумал, что он насыплет на меня снега, но глаза закрыл. И в эту же секунду меня настигло состояние тихой сонливости, покоя и уверенности. Мне казалось, что я сижу один посреди бескрайнего океана снега. Падающие снежинки таяли прямо на моем лице.
- Это так здорово, - задумчиво сказал я, открыв глаза, и понял, что уже почти темно.
- Ты так полчаса сидел, что я испугался, что ты сознание потерял, - проговорил Мэтт. – У тебя на волосах куча снега. Блестит.
Я улыбнулся. Мне было очень приятно сидеть рядом с ним.
- Я сейчас одну вещь сделаю, только ты Мелло не растрепи, - насупился Мэтт.
- Какую?
- А вот такую. – Мэтт пододвинулся чуть ближе и прикоснулся к моему виску губами, а потом провел ладонью по моим волосам.
Я не нашел ничего более подходящего, как просто улыбнуться еще раз и взять со скамейки немного снега.
- Он вкусный, - склонив голову, проговорил он.
- От этого можно заболеть. – Роджер говорил, что снег есть нельзя.
- Но вкусно же! Попробуй.
Я откусил маленький кусочек слипшегося снега. Это и правда было вкусно, и я быстро съел весь слепленный снежок.
- Эй, после такого количества и правда заболеть можно! – чуть испуганно вскрикнул Мэтт, но ответить ему мне помешал крик Роджера, раздавшийся из открытой двери столовой:
- Мээээээт! Ниа!!!
- Вот, нас уже ищут. Идем?
- Идем.
И мы пошли на ужин. Я взял Мэтта за руку и так шел с ним, и мне было просто очень хорошо. У меня появился друг, и я не хотел его терять.
Роджер удивленно посмотрел на меня. Но ничего не сказал, а лишь одобрительно улыбнулся Мэтту. Тот слегка сжал мою ладонь.
- Пойдем завтра в парк? Я покажу тебе замерзшее озеро, - шепнул мне Мэтт перед тем, как уйти за свой стол.
Я почувствовал, как во мне просыпается какое-то чувство, но, стоило Мэтту отвернуться, как оно исчезло. Однако я был рад уже тому, что я почувствовал хоть что-то.
2
In between the cover of another perfect wonder
And it’s so white as snow © RHCP
Я никуда не пошел ни на следующий день, ни послезавтра, ни через неделю. Я заболел.
Детям часто говорят не бегать по лужам, не есть снег, не есть грязными руками. Самое интересное заключается в том, что и послушные, и непослушные дети болеют с одинаковой частотой. Послушные, кстати, иногда даже чаще.
Я думаю, если бы я не знал, что от снега можно заболеть, я не лежал бы в кровати с температурой под сорок.
Моменты болезни почти стерлись из моей памяти, но кое-что я все же помню. Я помню утро, когда проснулся и понял, что не могу пошевелиться от страшной головной боли, что меня трясет, а комната словно ходит ходуном. Вместо слов из горла вырывался тихий хрип. С трудом повернув голову, я посмотрел на часы: девять утра. Я пропустил завтрак. Обычно в таких случаях Роджер посылал кого-нибудь за проспавшими, и их кормили чуть позже, предварительно прочитав пару лекций.
В дверь постучали.
- Эй, вата!
Я не мог ответить.
- ВАТА!!! – Мелло был явно в хорошем настроении. Каждый раз, когда его кулак ударялся о дверь, в мою голову словно забивали гвозди. – Эй, открывай!!!
Я совсем забыл, что запер дверь на ночь. Стук стих, но через некоторое время раздался тихий щелчок, и в комнату ввалились Мелло и Мэтт.
- Чем орать, взял бы железку и вскрыл бы дверь, - выговаривал мой друг обиженному Мелло, - всегда ты… О Боже.
Его взгляд упал на меня. Увиденное ему явно не понравилось.
- Роджера позови. Быстро.
У меня не было сил удивляться тому, как скоро повиновался обычно упрямый Мелло. Последним, что я запомнил, был встревоженный Мэтт, положивший мне ладонь на лоб.
Несколько дней прошло как в тумане. Капельницы, врачи, полная тишина, нарушаемая только редкими горестными вздохами приходящего иногда Ватари. Кажется, около моей кровати был даже Эл – мне вспоминается его лицо с выражением сочувствия. Помню Мэтта, держащего меня за руку. Помню снег, валивший за окном. Помню…
В один из дней я проснулся с ясной головой. Очень слабый – ноги дрожали и подгибались, когда я самостоятельно ковылял в туалет. А на столе лежала плитка белого шоколада, большой паззл и открытка. «Счастливого Рождества». Я проболел Рождество, но мне не было особо обидно. Несмотря на семейную атмосферу, царящую в Вамми-хаусе, я прекрасно понимал, что настоящее Рождество может быть только с настоящей семьей. Я не мог принять Роджера или Ватари как отца, как делали многие, кто попали в приют совсем малышами. Мне было пять лет, и я не помнил своей семьи, но… Не мог принять и их. Любил, но семьей назвать не мог.
Чуть позже зашел доктор, улыбнулся, позвал Роджера. Меня осмотрели и заявили, что я почти здоров.
- Много пить. Горячий чай с медом. Бульон. Книжки-игрушки. На улицу пока нельзя, а то снова снега наешься.
- Откуда вы…? – я вопросительно посмотрел на него. Понятно, что Мэтт сказал… Я не мог на него обидеться за это. Но я хотел услышать это от доктора.
- Твой друг очень за тебя волновался. Рассказал, что ты долго гулял, съел снега, сидел на холодной скамейке. Ему ничего бы не было, а ты слишком долго сидел в доме. Счастливого Рождества, малыш, - доктор потрепал меня по голове и вышел.
Я взял шоколадку и паззл.
Когда я окончательно выздоровел и вышел на улицу, было очень холодно, но солнечно. Снег лежал смерзшейся твердой коркой, не лепился, а больно кусал руки. Я понял, чего мне не хватает, если не считать занятий: я давно не видел Мэтта и Мелло.
- Мелло в лазарете, - сказал Арамис, по привычке теребя ворот, - заразился от тебя. Ты себя как чувствуешь? Завтра Новый Год!
- Я… хорошо, спасибо… - чуть заикаясь, произнес я.
Я всегда боялся говорить с Арамисом – он был каким-то слишком взрослым, слишком сильным. В нем был какой-то неясный надлом, проявляющийся иногда в его взгляде, голосе; даже в том, как он перебирал веревочки на толстовке, чувствовалась непонятная обреченность. Только через несколько лет я узнал, что давило на него все эти годы.
В лазарете было чисто, светло и достаточно уютно. Поскольку врач приходил ко мне в комнату, мне не довелось лежать здесь (помню, как Роджер ругался с врачом, настаивая на том, что меня нельзя переносить в другую обстановку). А вот Мелло лежал на постели у окна, хрипло дышал и кашлял во сне.
- Ниа… - раздался за моей спиной тихий голос Мэтта.
- Я… здравствуй… я пришел… - я кивнул в сторону Мелло.
Мэтт выглядел не лучшим образом – спутанные волосы, синяки под глазами, потрескавшиеся губы.
- Я рад тебя видеть, - он приобнял меня за плечи. Мы сели на соседнюю кровать.
– меня не пускали к тебе. А Мелло прокрался подарки положить – и…вот.
Я поблагодарил за подарки. Извинился, что не приготовил ничего для них.
- Мне казалось, Эл был…
- Да, он приезжал на Рождество, - зевнул Мэтт, - его подарок для тебя у Роджера.
- Здорово, - я снова посмотрел на Мелло. – Ты давно спал?
- Угу… - голова Мэтта склонилась на бок. – Надо идти, а то если засну здесь, будет нехорошо.
- Хочешь, я побуду рядом с Мелло? - спросил я. Мне не очень хотелось, но Мэтт и правда выглядел очень утомленным.
- Не стоит… - он собирался сказать что-то еще, но повалился на подушку и заснул. Я закрыл его одеялом и прилег рядом, собираясь смотреть за Мелло. Но Мэтт был такой теплый, за окном смеркалось… Я уснул, прижавшись спиной к животу Мэтта. Сквозь сон я чувствовал, как его руки легонько обняли меня.
3
Now you bring it up
I'm gonna ring it up
Just to hear you sing it out © RHCP
Новый год мы провели втроем. Мне было немного странно не идти спать в десять вечера, а после торжественного ужина идти в комнату Мелло, где стояла небольшая елочка, и пить шампанское, сидя на высокой кровати с черными простынями.
- Не спаивай ребенка, - хихикнул Мэтт, когда Мелло протянул мне бокал.
Это было мое первое знакомство с алкоголем, и, должен сказать, на вкус это было омерзительно, но по телу словно быстро побежали смешные искорки – стало жарко-жарко, а голова стала какой-то слишком легко.
- Где тут ребенок, на два года младше, - фыркнул Мелло, откусив порядочный кусок черного шоколада.
- Одиннадцать – не время начинать буйную жизнь, - добродушно ворчал Мэтт.
- Ты в это время уже курить пробовал! – хмыкнул Мелло. – А я шоколад с мариху…
- Ууух, что-то тебя понесло, - присвистнул Мэтт.
- Ну хоть в чем-то я вату обошел.
- Я больше не буду, - вставил я, заметив, что Мелло наливает мне второй бокал.
- Дело твое, - пожал он плечами.
Мы немного попрыгали вокруг елки, раскидали подушки по всей комнате и свалились, запыхавшиеся и усталые, на кровать. На большее фантазии детей Вамми не хватило. Вернее, при мне Мэтт не хотел «творить непотребства», за что я ему сильно благодарен – мне и простое общение давалось с трудом. Но одна «непотребная вещь» все-таки произошла.
- Давайте поиграем во что-нибудь? – предложил Мелло, облизывая пальцы. По его глазам было видно, что он что-то задумал.
- Хм, - предостерегающе посмотрел на него мой друг, - о чем это ты?
- Не бойся, я не предлагаю крошке Ниа смотреть порно.
- МЕЛЛО!
- Ай! – метко запущенный кусочек шоколада попал Мелло в нос. – ну все. Шампанское допили, бутылка пуста. Предлагаю использовать ее по назначению.
- Это как? – не удержался я.
- А вот так. Я кручу бутылку… на кого она попадает, того целую в щеку. Тот, кого целую, тоже крутит бутылку. Когда на одного и того же человека попадет еще раз, я его поцелую немножко дальше.
- Ничего хорошего из этого не выйдет, - приподнялся Мэтт, - Ниа еще…
- Я согласен, - сказал я. Искорки бегали по всему телу, и мысль о том, что Мелло поцелует меня в щеку, почему-то не казалась неправильной и плохой.
- Надо решить, на чем игра остановится, - решительно проговорил Мэтт, надев мне на голову красный колпак. – нам еще только по тринадцать, и…
- И Роджеру вовсе не обязательно знать, что мы ЗНАЕМ, чем это может закончиться, если все зайдет слишком далеко, - очень мягко ответил Мелло.
Я не совсем понимал, о чем они.
- В любом случае, я за тобой слежу, - тихо прошептал Мэтт.
Когда мы уселись на полу, Мелло раскрутил бутылку. Она указала горлышком на дверь.
- Теперь Мелло должен поцеловать дверь? – невинно спросил я.
- Нет, теперь дверь должна поцеловать Мелло по носу. И посильнее, - буркнул Мэтт, но, наткнувшись на мой взгляд, объяснил, - если попадает на что-то неживое, бутылку берет следующий. То есть я. В данном случае.
Бутылка, раскрученная Мэттом, указала на меня. Мелло зашелся в приступе истерического смеха. Я вспомнил, как Мэтт касался губами моего виска в тот день, когда показывал мне снег. Я думал, будет примерно так же, но Мэтт внимательно посмотрел мне в глаза, погладил меня по щеке (под хохот валяющегося на спине Мелло) и нежно чмокнул в щеку.
- Вы напоминаете мне девчонок, - Мелло сел обратно.
Я крутанул бутылку. Затаив дыхание, я следил, как она почти остановилась на Мэтте, но прокрутилась чуть дальше и указала на коленку Мелло. Тот ехидно улыбнулся.
Я закрыл глаза и быстро клюнул его где-то рядом с носом.
Мэтт засмеялся:
- Это не так просто, Мелло.
- Ничего. Нас только трое, - они снова говорили о чем-то мне непонятном… но теперь я пожалел, что поцеловал Мелло так быстро. Искорки начали бегать по мне все быстрее и быстрее.
- Поганец, - фыркнул Мэтт.
Бутылка указывала на меня.
- Сейчас я покажу крошке Ниа, как можно целовать в щеку, - промурлыкал Мелло, вставая с места и заходя мне за спину. Я обернулся, но он прикрыл мне глаза ладонью и прошептал на ухо, - тсссс… Мы ведь не хотим, чтобы Мэтт надавал нам по попе?
- Что?! – переспросил я, убирая его руку. Дыхание Мелло щекотало мне шею.
- Хм. – Мелло потерся об меня щекой и прижался губами к уголку моего рта.
Искорки разгорались в маленькие огоньки. Я хотел сказать, что это не совсем щека, но стоило мне открыть рот, как язык Мелло прошел по моим губам.
- Мелло! – крикнул Мэтт таким страшным голосом, что тот отпрыгнул назад и сел на место, виновато покосившись на полосатого. – ты перебрал.
Я дотронулся до губ кончиками пальцев. Губы были мокрыми.
- Это плохая игра, - хмурился Мэтт. – Давайте так: если кто-то кого-то хочет поцеловать, пусть он это сделает безо всяких бутылок, а потом все пойдем спать, потому что уже пять часов утра, и у Ниа уже глаза сами закрываются.
Это было правдой – я давно уже скрывал зевки.
-Ты сам сказал, - пожал плечами Мелло, толкнул Мэтта на ковер и поцеловал того в губы. Пожалуй, в тот момент я был близок к тому, чтобы сильно удивиться.
- Ты!… - возмущенно закричал Мэтт, сбрасывая Мелло, - ты… ты… извращенец!
- Да ну, - ухмыльнулся Мелло. – Ладно, и правда – спать пора. Я думаю, Ниа не стоит сейчас идти в свою комнату. Кровать большая, все поместимся.
- Как ты, Ниа? – спросил Мэтт.
- Я… останусь, - прошептал я, чувствуя, что засыпаю и ничего не могу с этим поделать.
- Клади его в середину. И только попробуй протянуть к нему ночью руки, - тихо-тихо ругался Мэтт.
- Я и правда перебрал, - шепотом оправдывался Мелло, забираясь под одеяло и укрывая меня.
- Все, всем спать, - зевнув, скомандовал Мэтт и приобнял меня за плечи.
- Спокойной ночи, - сонно отозвался я.
- Спокойной ночи, - не менее сонно ответил Мелло.
Во сне он был похож на ангела.
4.
За зимой пришла весна, белый сменился серым, нежно-голубым, темно-коричневым. Сладко болела голова. Не настолько, конечно, чтобы отвлечь меня от учебы и работы, собирания паззлов и домиков из игральных костей, но достаточно, чтобы Мэтт мог вытащить меня на улицу.
- Еще раз повторю… - Мэтт затянулся сигаретой и потушил ее о мокрый ствол дерева, после чего аккуратно кинул в мусорное ведро, - между нами есть громадная разница.
- М? – разумеется, я знал, что он мне скажет.
Что я слишком в себе, что я отрекаюсь от мира ради вселенной в своей «чертовой белой башке».
- Ты слишком много сидишь внутри своей чертовой белой лохматой…головы, - засмеялся Мэтт.
Смех был чуть грубоватым, у Мэтта ломался голос, и он очень стеснялся этого, предпочитая молчать. Он компенсировал это молчание общением со мной и Мелло. Следует заметить, что четырнадцатилетний Мэтт очень сильно отличался от тринадцатилетнего. Словно и впрямь существовала какая-то граница между ребенком и взрослым…
*Хотя ни один из детей Вамми никогда не был вполне ребенком. Детские эмоции и детские мечты, но всегда по-взрослому жестокая правда, по-взрослому тяжелые задачи и весьма взрослая ответственность. Все это рождало нас такими, какими мы становились со временем – привязанными к условностям в собственной жизни и парящими на недоступных для обычных умов высотах. Мелло перед своей смертью был озлоблен и гениален, но все так же по-детски трогательно привязан к шоколаду. Это не было его визитной карточкой или отличительной чертой, это не стало его почерком в разборках, в которые он ввязывался – уходить, аккуратно откусывая кусочек шоколада. Он всего лишь любил шоколад…потому что иные привязанности для вышедших из Вамми могли в конечном счете оказаться смертельными.
Да, мы можем позволить себе очень немногое. Шоколад и крестик на шее. Сигареты и игры. Игральные кости и домики из карт. Любимые позы работы. Любимый тон разговора. Это кажется особым, запоминающимся – потому что у нас нет ничего иного.
Мэтт выбрал сигареты, и никто, - даже Роджер, даже Ватари, приезжающий иногда, даже Л - не смел их отобрать. Мэтту было четырнадцать. Ни один из нас не рассчитывал дожить до тридцати. Ему было четырнадцать, но иногда я чувствовал бездну отчаяния и боли, с которой не в силах справиться обычный подросток. Мэтт же по-взрослому брал пачку сигарет и уходил «подумать», а затем по-детски беззащитно шмыгал носом у меня или Мелло на коленях, когда, вернувшись, искал тепла.
Нам не суждено повзрослеть. Мы должны сочетать в себе гибкость детского ума и взрослую стойкость, умение восстанавливаться и умение помнить все, мы должны иметь идею, ради которой мы действуем… Повторюсь – мы и не думали о тридцати годах. Да что там говорить, мы и о собственном завтрашнем дне не имели права думать. Дело должно быть раскрыто, даже если мы будем устранены. Как раз первого февраля, в день рождения Мэтта, мы закончили основной курс. Мы уже могли самостоятельно вести дело. Мы уже могли полностью осознать, кто мы.*
В любом случае, я любил Мэтта, каким бы он и был.
- Что поделаешь, если в голове бывает интереснее, чем за ее пределами.
- Надо открыть пошире глаза, - задумчиво проговорил он, - как можно шире. Я идиот, Ниа, на свете столько всего, а я зависаю в интернете и играх. Но, по крайней мере, я осознаю, какой я идиот – все равно мир вокруг мне не понять.
Я улыбнулся. Мой мир был белым-белым, несмотря ни на что. В нем был запах снега, вкус снега, четкость и логика ледяных кристаллов и снежинок. Идеально. Абсолютно. Я сказал об этом Мэтту.
- Я не могу так. Я все равно умру в ближайшие десять лет… как и ты, как и Мелло. L, M, N…
- Интересно, кто будет О? – я перевел тему.
- Не знаю…
- Какой-нибудь ОООООлигофрен, - раздраженный голос Мелло разрушил нашу идиллию задумчивости.
- Не в духе? – хмыкнул Мэтт.
- Разумеется. Я снова второй после Ваты.
- Не называй его так.
- Вот что тебя волнует больше? То, как я его называю, а не то, как я себя чувствую? – возмущенно вскрикнул Мелло.
Мэтт поморщился.
- Ты второй, и ничего с этим не поделаешь. Я так вообще третий… Пора понять, что тут малыш Ниа нас делал, делает и будет делать.
- Ты всегда первый, - обратился ко мне Мелло, - почему так? Я не понимаю. У тебя не очень сложный способ мышления, ты не особо гениален, ты младше меня, ты… - он замолчал, переводя дыхание.
О нет, как же ошибаются те, кто говорят, что Мелло меня ненавидел. Он никогда не ненавидел меня. Что угодно, только не это. И тогда он смотрел на меня очень грустным взглядом, и злость его была направлена в основном на себя и немного на Мэтта, но не на меня.
- Я не способен чувствовать. Меня не могут отвлечь эмоции. Мне не важно быть первым, - я сказал ему правду.
Правда – вот то, что на всю недолгую жизнь связало нас обоих. Он говорил правду – о моем мышлении, о моем таланте, обо всем. Мелло мог лгать кому угодно, кроме нас с Мэттом.
-Ты думаешь, избавься я от лишних чувств, я стал бы лучшим? – Мелло плюхнулся на мокрую зеленую скамейку и скомкал фольгу от шоколада.
Мэтт кашлянул. Я молчал, не зная, что сказать.
- Тогда ты бы стал третьим, - проговорил наконец Мэтт. - У меня эмоции на среднем уровне, соображение – что-то между тобой и Ниа, желание быть первым – да никакого, меня не это интересует. Мы сейчас вместе, а через пару лет нас раскидает кого куда… и не будет первых и вторых, будут раскрытые и нераскрытые дела.
- Мдааа… - протянул Мелло, - ты, как и всегда, полон здравого смысла. Придется примириться с этим… но вы же знаете меня. Я не всегда себя контролирую. Сейчас вы – мои лучшие друзья, но однажды я не выдержу и… Я не знаю, что случится. Может, я уйду из Вамми. Может, подамся в мафию. Я не знаю, на что способен. Просто… я прошу вас, - Мелло опустил голову так, что за светлыми волосами не стало видно его глаз, - не забывайте сегодняшний день. Когда-нибудь… когда ваш Мелло совершит что-то очень-очень плохое… вы сможете его понять.
Это было настолько непохоже на него – признание собственной слабости, взгляд в себя, такая звериная тоска в голове, что я почувствовал какой-то ком в груди. Наверное, так начинают плакать. Но Мелло меня опередил – он трясся в тихой истерике, закрыв лицо плотно сжатыми кулаками, и по его щекам текли злые горькие слезы.
Мэтт молчал. Он знал его намного лучше, чем я.
5.
Finally divided by a world so undecided
And there’s nowhere to go © RHCP
Мне исполнилось двенадцать, но внутри меня ничто не изменилось. Все такие же белые мысли, все такие же белые волосы, все такие же белые паззлы.
- Никакого прогресса, - морщился Мелло.
- Никакой в тебе жизни, - огорчался Мэтт.
- Никаких изменений, - заключал доктор.
- Никаких отклонений, - твердил Роджер.
- Идеально… - шептал Эл.
Я был нужен таким – и я оставался таким.
Мы оставались в Вамми, но по сути являлись группой детективов. Наши комнаты были завалены бумагами, и, пока наши ровесники учились, мы практиковались под надзором Эл. Иногда он приезжал в приют, чтобы навестить учащихся – для всех он был олицетворением гениальности; он был идеалом, но мы знали, что он не идеален.
В те дни, когда он бывал в приюте, мы ждали его – все вместе, втроем, в отдельном кабинете, держа в руках стопки отчетов.
Он по отдельности беседовал с каждым из нас, потом рассказывал что-то из своей практики, открывал нам особенности своего мышления. Эти уроки были поистине бесценны. Каждый учился чему-то своему.
- Мэтт, не будь так небрежен. Это не игра, ты не можешь так распоряжаться чужими жизнями. Ты не имеешь на это права. Да, пусть сейчас все обошлось, но в следующий раз удача может изменить тебе, и ты будешь расплачиваться своей совестью за тех, кто погиб по твоей вине. Ты не царь и не бог, ты всего лишь детектив. Ты не сможешь перезагрузить эту жизнь.
- Мелло, отсеки все лишнее. Ты принимаешь во внимание не только нужные, но и бесполезные детали.
- Но как, черт подери, их отличить!? – взрывался обычно Мелло, - они же абсолютно равноценны и со стороны ничего общего с делом не имеют! Почему то, что он хромал, это важно, а то, что он левша, например, не имеет никакого значения?! Или важно и то, и другое?
Когда у Мелло происходили такие вспышки, Эл задумчиво смотрел на него и чуть приподнимал бровь. Мелло давился шоколадом и зло замолкал.
- Твоя беда в том, что ты видишь все со стороны, как ты сам и заметил. У тебя никак не получается проникнуть в дело, ты видишь его, как обыватель, смотрящий на экран телевизора. Самый старый и самый верный способ раскрыть преступление, то, чему учат в самый первый год, то, что тебе даже малыш подскажет, - поставить себя на место преступника. Не свидетеля, не жертвы, а преступника.
Мелло молчал и злился. Все терпеливо ждали, пока он справится со своими эмоциями. Эл продолжал:
- Ты слишком нетерпелив. Я не понимаю, куда ты торопишься. Ты раскрываешь все дела, которые поступают к тебе, но ты тратишь на них слишком много энергии и времени. У тебя не будет такой возможности, когда… - Эл отворачивался и чуть вздыхал, - Мэтт, передай мне сахар, пожалуйста. Так вот, Мелло. Ты – преступник. То, что ты левша, для тебя нормально. Ты знаешь, что люди не обратят внимания на то, в какой руке ты держишь пистолет, им будет не до этого. А вот то, как ты хромаешь, они заметят. Просто ведь, правда? Но стоит тебе показать им, что ты левша, они запомнят и это. Ты не должен дать им понять, что отличаешься от них. Отсюда вытекает следующая деталь, следующий паззл: ты знаешь, что твой подозреваемый все заносит в ноутбук. Самые незначительные вещи: вроде расписания поездов, которое можно записать в блокнот. Ты многое угадываешь интуитивно – твой подозреваемый и впрямь левша, он не выдает себя напрямую, но слишком хорошо все прячет. Он не столь опытен, как ты видишь. Многие преступники, обладающие острым умом и необычным мышлением, все же допускают эту ошибку.
Мэтт слушал, прищурившись и сглатывая слюну – ему страшно хотелось закурить, но дело было намного важнее. Эл усмехался и разрешал тому достать сигареты, прочитав перед этим лекцию о вреде курения.
Мэтт курил в окно. Мелло был раздосадован, но спокоен. Эл устало улыбался и продолжал:
- Если перед вами стоит задача вроде той, что попалась Мелло, вы должны искать того, кто идеален – настолько идеален, что в это даже не верится. Как вы видите, это простое дело – здесь один преступник, одно преступление, одна жертва, но много подозреваемых. Мелло хорошо справился с ним, полиция была бы сейчас только на пути к разгадке, а преступник уже пойман и получил по заслугам. Справедливость восторжествовала. Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь: я не могу научить вас большему, что вы знаете. Скажу даже так – мы с вами знаем поровну. Единственное, что я действительно могу – показать вам все доступные мне грани человеческого мышления… и привить вам милосердие. Последние слова тогда казались лишними и ненужными, но позже я понял, что он имел в виду.Эл-человек, который был лишь на несколько лет старше нас, безумно одинокий, такой… беззащитный… Страшно было видеть, с каким трудом он выдерживает эту ответственность – быть грозой преступников. Раскрытие преступлений – самое малое из того, что он совершил. Да, он научил нас ценить то, что мы имеем. Это не касается работы, но оказалось тесно связано с нашей жизнью. * * *
